Диоген Синопский и школа киников
Когда Диоген был изгнан из своей родины, он пришел в Афины. Там он застал немало слушателей Сократа — Платона, Аристиппа, Эсхина, Антисфена и Эвклида Мегарянина. Диоген вскоре проникся презрением ко всем им, кроме Антисфена, основателя школы киников (Кинизм — название, связанное с поименованием гимназии Киносарг («Белая собака»), или cynicos (киники) от суоn «собака», а не от Cynosarges) с ним он общался охотно, но хвалил, впрочем, не столько его самого, сколько его учение, полагая, что только оно раскрывает истину и может принести пользу людям.
Сравнивая же самого Антисфена с его учением, он нередко упрекал его в недостаточной твердости и, порицая, называл его боевой трубой — шума от нее много, но сама она себя не слушает; Антисфен терпеливо выслушивал его упреки, так как он восхищался характером Диогена.
- С того времени, как Антисфен освободил меня, я перестал быть рабом. Как же это произошло? Он научил меня различать, что является моим и что мне чужое. Богатство, имущество — не мои; родные, близкие, друзья, слава, привычные ценности, общение с другими — все это — чужое. Что же принадлежит тебе? — Твои представления. Они, учил Антисфен, абсолютно свободны, никому не подвластны, никто не может им ни помешать, ни заставить воспользоваться иначе, чем я этого хочу.
Узнав, что, по Платону, человек определяется как двуногое животное, лишенное перьев, Диоген ощипал петуха и, принеся его в Академию, объявил: «Вот человек Платона».
/После этого к определению было добавлено: «И с широкими ногтями»./
Когда Платон распространялся о своих идеях и говорил о «стольности» и «чашности», Диоген заметил: «Что касается меня, Платон, то стол и чашу я вижу, а вот «стольности» и «чашности» нет». На что Платон ему якобы ответил, что для чаши и стола у Диогена есть глаза, а для «чашности» и «стольности» у него нет разума.
Любовь проходит с голодом, а если ты не в силах голодать, петлю на шею — и конец.
Однажды Диоген закричал: «Эй, люди!» Сбежался народ, он замахнулся палкой: «Я звал людей, а не дерьмо». Для того, чтобы жить как следует, надо иметь или разум, или петлю.
Однажды он рассуждал о важных предметах, но никто его не слушал; тогда он принялся верещать по-птичьему; собрались люди, и он пристыдил их за то, что ради пустяков они сбегаются, а ради важных вещей не пошевелятся. Он удивлялся, что грамматики изучают бедствия Одиссея, но не ведают своих собственных; музыканты ладят струны на лире, а не могут сладить с собственным нравом; математики следят за солнцем и луной, а не видят того, что у них под ногами... Когда кто-то привел его в роскошное жилище и не позволил плевать, он, откашлявшись, сплюнул в лицо спутнику, заявив, что не нашел места хуже.
Увидев однажды, как мальчик пил воду из горсти, он выбросил из сумы свою чашку, промолвив: «Мальчик превзошел меня простотой жизни».
Когда кто-то читал длинное сочинение и уже показалось неисписанное место в конце свитка, Диоген воскликнул: «Мужайтесь, други: виден берег!»
Человеку, спросившему, в какое время следует завтракать, он ответил: «Если ты богат, то когда захочешь, если беден, то когда можешь». Рукоблудствуя на глазах у всех, он приговаривал: «Вот кабы и голод можно было унять, потирая живот!» Кто-то корил Диогена за его изгнание. «Несчастный, — ответил он. — Ведь благодаря изгнанию я стал философом». Он просил подаяния у статуи; на вопрос, зачем он это делает, Диоген сказал: «Чтобы приучить себя к отказам».
На вопрос, почему люди подают милостыню нищим и не подают философам, он сказал: «Потому что они знают: хромыми и слепыми они, может быть, и станут, а вот мудрецами — никогда».
Он просил милостыню у скряги, тот колебался. «Почтенный, — сказал Диоген, — я же у тебя прошу на хлеб, а не на склеп!»
На вопрос, что дала ему философия, он ответил: «По крайней мере, готовность ко всякому повороту судьбы».
Человеку, сказавшему «Мне дела нет до философии!», он возразил: «Зачем же ты живешь, если не заботишься, чтобы хорошо жить?»
О влюбленных говорил он, что они мыкают горе себе на радость.
Нет ничего дурного в том, чтобы украсть что-нибудь из храма или отведать мяса любого животного: даже питаться человеческим мясом не будет преступно, как явствует из обычаев других народов. В самом деле, ведь все существует во всем и через все: в хлебе содержится мясо, в овощах — хлеб, и вообще все тела как бы парообразно проникают друг в друга мельчайшими частицами через незримые поры.
Когда Филипп, царь Македонии, отец Александра Македонского, объявил, что идет войной на Коринф, и все бросились готовиться против него, Диоген принялся катать туда и сюда свою собственную бочку. Его спросили: «Зачем это, Диоген?» Он ответил: «У всех сейчас хлопоты, потому и мне нехорошо бездельничать; а бочку я катаю, потому что ничего другого у меня нет».
Однажды Диоген плыл на корабле в Афины. Все было хорошо, как вдруг у о. Крит на судно напали морские пираты. В итоге Диоген в качестве раба попал на невольничий рынок. Последующая сценка, написанная на основании древних свидетельств и легенд, рисует незаурядный облик этого необычного человека.
«Хотя Диоген изнывал от зноя, он весело улыбался. Потом без разрешения хозяина уселся на песок.
— Куда! — зарычал на него торговец в персидском халате и белой чалме. — Кто тебя, сидячего, здесь увидит?!
— Почему же? — возразил Диоген. — Рыба лежит, а своего покупателя находит!
Работорговец удивленно захохотал и дозволил рабу сесть на песок. Тут Диоген, приободряя заморенных жарой невольников, закричал на весь базар:
— Эй, люди! Вы что же носы повесили?.. Уж не потому ли, что не в силах дольше слушать голодное урчанье собственного чрева? Ничего, это дело поправимое! — И, обращаясь к работорговцам, продолжал: — Граждане наши хозяева! Послушайтесь голоса разума! Ведь овец и поросят вы откармливаете на совесть, как и подобает делать рачительным владельцам, не так ли? Так не глупо ли тогда человека, самого дорогого из животных, морить на продаже голодом?!
В толпе послышался смех рабов и их хозяев, потому что шутку любят все. И подобревшие работорговцы сказали: «А ведь, пожалуй, их и в самом деле не мешает покормить!» И потянулись к невольникам руки с ломтями хлеба, с сушеной рыбой, гроздьями винограда и даже бурдюки с водой. Утолив слегка голод и жажду, повеселевшие рабы со всех сторон благодарили сидящего Диогена улыбками. Тогда его хозяин, снисходя к такому необычному рабу, спросил:
— А что ты умеешь делать, старик?
— Я? — переспросил Диоген, отправляя в рот остатки поданных ему оливок. — Властвовать людьми! Торговец захохотал:
— Ты, конечно, шутишь?
— Нисколько.
— Да кто же купит раба, который корчит из себя господина?
— Как раз такого-то купят всех быстрей, — ответил Диоген. — Ведь обычный раб не в диковинку. Впрочем, ты можешь сам в этом убедиться, стоит только тебе объявить обо мне.
— Нет уж! Если хочешь, сам о себе объявляй. А я погляжу, что из этого выйдет!
Диоген поднялся и громко закричал, покачиваясь из стороны в сторону:
— Граждане! Кто хочет купить себе хозяина?! Кто хочет купить хозяина, спешите сюда!
Все вокруг потешались, но тут к Диогену приблизился какой-то пожилой человек в голубом хитоне и, смеясь, спросил:
— Уж не ты ли и есть хозяин, продающий себя?
— Представь себе, это я! — гордо ответил Диоген.
— А я, — вмешался здесь работорговец, — хозяин этого «хозяина»! Беру за него три мины!
Покупатель в сомнении покачал головой, собираясь отойти, но Диоген задержал его:
— Это совсем недорого, клянусь богами! Ведь три мины — стоимость рабочей лошади, а я умом скакун!
И, улыбнувшись, покупатель сказал:
— Прекрасно! И куда же скачет твой ум?
— В просторы философии, милейший!
— Ты изучаешь явления космоса?
— Диалектика мертвой материи меня не занимает. Диалектика души — вот предмет моих занятий!
— Что ж, в таком случае ты сгодишься моим сыновьям как воспитатель. Согласен?
— Согласен, — сказал Диоген, — но с одним условием... Вокруг рассмеялись, а хозяин Диогена насмешливо сказал:
— Этот тип еще смеет условия ставить!
— Да, ставлю условие, — упрямо кивнул Диоген.
— Какое? — спросил покупатель.
— Следовать за мной и делать только то, что я тебе скажу... И снова в толпе рассмеялись, а покупатель, желая намекнуть на пословицу, что яйца не учат курицу, насмешливо продекламировал:
- Вспять потекли источники рек!
— Ты прекрасно знаешь Еврипида, господин
хороший, — угадав, чей это стих, сказал Диоген. — Но позволь тебя спросить,
если ты нанял, к примеру, врача, а он предупредил тебя, что нужно следовать его
советам, ведь ты не стал бы упрекать его изречениями Еврипида? И, пристально
вглядевшись в Диогена, покупатель сказал:
— Я беру этого человека! — И, отсчитав положенную сумму торговцу, добавил: — А вот тебе еще одна мина к запрошенным! Когда работорговец ушел, Диоген спросил нового хозяина:
— На какую кличку ты отзываешься?
— Я торговец Ксениад...
— А моя кличка — Собака. Не удивляйся, это мое прозвище, а звать меня Диоген, что значит богорожденный! — И он с шутливым величием поднял вверх палец. — Так куда мы отправляемся?
— Ко мне домой, в Коринф.
Прекрасно! — одобрил Диоген. — Я всю Элладу обошел, а быть в знаменитом Коринфе мне до сих пор не довелось».
В Коринфе он не нанял себе жилья и не поселился ни у кого из гостеприимцев, а стал жить под открытым небом;
изрядно потрескавшаяся от времени бочка (а точнее: большая глиняная амфора для хранения жидкостей и зерна — по-гречески «пифос») служила ему убежищем и пристанищем;
— был совершенно лыс, хотя и носил длинную бороду, дабы, по якобы его словам, не изменять вида, данного ему природой;
— был сутул до сгорбленности, из-за этого его взгляд всегда был исподлобья;
— ходил, опираясь на палку, в верхней части которой был сук, куда Диоген вешал свою котомку странника;
— ко всем он относился с язвительным презрением;
— без стеснения занимался у всех на глазах мастурбацией и мочился, как собака;
— его собственноручные сочинения: «О любви»; «Государство» («Политая»); «Эдип»; «Фиест». (Трагедия);
Александр Македонский, беседуя с 70-летним Диогеном в Коринфе, в пригородной кипарисовой роще Кранеоне, сказал, что он, Александр, великий царь. Диоген довольно беззастенчиво, если не прямо нахально, ответил ему: «А я — собака Диоген».
- Ищу человека, а не негодяя.
/Такой ответ Диоген дал, когда его, озабоченно что-то разыскивающего днем с зажженным фонарем, спросили о том, что он делает./
Александр Македонский о Диогене:
- Если бы я не был царем, я хотел бы быть Диогеном.
Антон Павлович Чехов о Диогене:
- Свободное и глубокое мышление, которое стремится к уразумению жизни, и полное презрение к глупой суете мира — вот, блага, которых никогда не знал человек. И вы можете обладать ими, хотя бы вы жили за тремя решетками. Диоген жил в бочке однако же был счастливее всех царей земных.
Однажды Диоген держал речь на городской площади. Много народа слушало его слова с большим удовольствием. Как вдруг он оборвал свою речь, сел на землю и на глазах у всех испражнился. Все сразу же отшатнулись от него, называя кто полоумным, а кто бесстыдником.
Однажды некий «прыгун» сказал Диогену:
— Как жаль, Диоген, что ты, с такой закалкой, никогда не участвовал в Олимпийских состязаниях. Наверняка ты был бы первым!
— Зато я участвую в состязаниях более важных, чем Олимпийские.
— В каких же это? — не понял «прыгун».
И, укоризненно качнув головой, сказал Диоген:
— Вы же знаете: я состязаюсь в борьбе с пороками.